Оговорка
Еврейской тематике я отдал немало сил в определённое время.
И немало времени. Хотя, как и любая тематика, она должна интересовать
читателя больше, чем история моего отношения к ней, считаю уместным
обмолвиться и об этой истории.
Я родился, вырос и жил в государстве, которое - вынужденно
или добровольно, в результате уродующего
давления на него извне и изнутри или в силу имманентной ущербности -
претерпело поистине поразительную метаморфозу в своём подходе ко многим
категориям и процессам. В том числе - к еврейству. Как к категории и
как к процессу.
Ни одно общество в истории, включая иудейское, не выказывало
тех симпатий к основополагающим принципам еврейства, какие проявило
молодое советское государство. Главные принципы еврейского интеллекта
(требование неразрывного единства мысли и практики, универсализма и
социальной справедливости) вполне закономерно оказались
фундаментальными для общества, которое (вопреки освященной в веках и
поныне здравствующей скверне) попыталось существовать согласно
социалистическим заповедям.
Со временем, как известно, эти принципы если не начисто
выветрились из понятийного кодекса советского мира, то выродились в
нечто неузнаваемое. Почти безобразное. Признаков тому было несметное
число. Один из них - наложение табу на еврейскую тематику, если к ней
обращались не из политических соображений, то есть не для того, чтобы
материться. Именно это, впрочем, запретность тематики, и обусловило не
только мой интерес к ней, но и романтизм в понимании её отдельных
проблем.
Сегодня, в ином пространстве и в ином времени, в возрасте, к
которому изживают последние иллюзии, я отношусь к еврейскому иначе. Как
ко всему остальному. Со скептицизмом. Это моё "новое" отношение
обусловлено тем, что мне по-прежнему (и повсеместно) "не нравится лик
мира сего". В том числе и еврейского. И не нравится он мне постольку,
поскольку... не все иллюзии я как раз сумел изжить. Постольку,
поскольку мне по-прежнему нравятся те принципы организации жизни,
которые были нащупаны в лучших писаниях лучших евреев и насаждались в
лучших деяниях социалистического государства. Внушавшего страх всему
неизбывно свинскому миру именно своим потенциалом лишить его
"свинскости". Государства посему со свету в концов концов сжитого, -
хотя уже и после того, как общими усилиями извне и изнутри его
превратили в государство, которое можно было бы со свету и не сживать,
ибо оно уже ничем не отличалось от любого иного во времени и
пространстве.
Одним словом, моё отношение к еврейской тематике изменилось
постольку, поскольку, ура, не изменился я сам. Не ура, а увы! -
поправил бы лорд Черчилль, если бы был живым и прислушивался сейчас к
признаниям своего немолодого еврейского классового врага в моём лице.
Поправил бы, ибо считал, будто человек, не переболевший в молодости
социализмом, имеет дурное сердце, но человек, не отделавшийся от этой
"болезни" в позднем возрасте, - дурные мозги. Что ж, каждому своё! -
возразил бы я ему, если бы он был живой и поправил меня. И если бы я
априори не гнушался общения с лордами и политиками...
Бог, если верить еврейской пословице, заглядывает сперва в
наше сердце, а в мозги - только потом. Согласно другой пословице, тот
же Бог проделывает эту процедуру в обратном порядке. Ни одна из
мудростей мудростью мне не кажется. Как не верю и в то, что он, Бог,
если и существует, то живо любопытствует относительно наших чувств или
мыслей. Единственное, что Ему удалось бы доказать в случае
существования, - это то, что видеть Он не в состоянии. Как и слышать.
Если бы Он умел это делать, - то заглядывал бы нам в сердце
и в голову одновременно, ибо сердце и голова одновременно и...
существуют. Этому, мне кажется, и учит еврейская традиция, один из
принципов которой сводится как раз к тому, чтобы черчиллей и иже с ними уличать не
столько даже в дурной голове и в недобром сердце, сколько во
враждебности к тому, чего они не допускают - пришествия Мессии.